Законы безумия  - Мария Высоцкая

– Ты вздумала плакать? – сильнее стискивает пальцы. – Да? Не позорь меня, – шипит сквозь зубы, – никогда не смей реветь. Никогда, слышишь? Это унизительно. Ты унижаешь нашу фамилию. Ты сплошное недоразумение, Герда. Иногда я не понимаю, как ты можешь быть моей дочерью. Не понимаю, – разжимает пальцы, отходя от меня на пару шагов, словно от чумной, – ближайший месяц будешь сидеть на домашнем обучении!

– Но, папа…

– Я сказал, – отчеканивает жестко, – и это не обсуждается, – он пронзает меня взглядом, после чего уходит прочь.

Я стою посреди коридора, смотря ему вслед, и не знаю, что мне делать. Я настолько подавлена, и кажется, под ногами совсем не осталось почвы.

– А я тебя потерял, – знакомый, раздражающий голос, словно лезвие, вонзается в вены.

Я оборачиваюсь, гневно смотря на Шелеста, и с его лица пропадает всяческая улыбка. Он как-то странно меня рассматривает, а на пороге актового зала слышатся голоса. Сейчас толпа выйдет в коридор и увидит мое заплаканное и перепачканное кровью лицо. Я смотрю сквозь Богдана на двери зала, понимая, что мне не миновать неизбежного. Кажется, сегодня моя маска будет сорвана, а статус подорван безвозвратно.

Шелест хватает меня за руку, притягивая к себе.

– Пошли, – где-то над ухом.

Мы быстро сбегаем вниз по лестнице, забегая в какое-то небольшое помещение, похожее на склад инвентаря.

– Сиди здесь, – командует, усаживая меня на стол в углу, – я сейчас приду.

Минут через пять он возвращается с салфетками и бутылкой воды. Протягивает мне салфетки, открывая пластиковый флакончик.

– Это был твой отец? – встает напротив, практически устраиваясь между моих ног.

Я киваю, вытирая кровь, но она продолжает течь. Богдан отбирает у меня салфетки, надавливая пальцами на мой затылок.

– Наклонись, – командует, – теперь зажми ноздрю пальцами, только сильно. Гера, делай, как говорю, – повышает голос, и я слушаюсь.

Сижу так минуты три, может быть, четыре. Богдан все это время держит мою голову, но уже не давит, его ладонь просто покоится на моем затылке.

– Поднимайся, разжимай, – отнимает мою руку от лица, – молодец, Умка, хорошая девочка, – смачивает салфетку водой, быстро вытирая мой нос и подбородок.

Я сижу не шевелясь. Пальцы с дикой силой вцепляются в край стола, и меня немного потряхивает.

– Может, тебе к врачу? – выкидывает испачканные салфетки в какой-то мешок, стоящий неподалеку.

– Не надо. Не надо к врачу, – мотаю головой.

Я до ужаса боюсь врачей, они никогда не говорят ничего нужного, но заставляют есть таблетки, от которых нет никакого толка. У меня все равно продолжает идти кровь, если я нервничаю… они не помогают. Нет.

– Ладно. Тебе надо посидеть немного, – садится рядом со мной, – тебя трясет.

– Это сейчас пройдет, – облизываю губы, чувствуя, как немеют пальцы.

– Часто?

– Что?

– С тобой происходит такая фигня, часто?

– Бывает. Это подростковое, говорят, что пройдет.

– Тебе скоро восемнадцать лет, какое подростковое? – пренебрежительно вскидывает бровь.

– Это не твое дело, это тебя не касается. Чего ты ко мне пристал? Иди, вон, Куликову доставай.

– Да как-то неинтересно уже Куликову доставать. Ах да, я же шел напомнить тебе про наш уговор. Как будешь с Сомовым расставаться?

– Не буду, – надуваю щеки, – я с тобой ни о чем не договаривалась, – строю из себя дуру.

– За*бись позиция.

Богдан вновь встает напротив меня, внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Идешь?

– Что?

– На урок, или будешь здесь прятаться?

– Еще чего!

Что он вообще себе напридумывал? Неужели я буду от кого-то прятаться? Да ни за что. Показательно спрыгиваю со стола, полная решимости идти в класс.

– Пошли тогда.

– Я одна. Не надо за мной ходить.

Еще не хватало, чтобы мы вместе вошли в класс.

– Вперед, – отходит, пропуская меня вперед, – иди.

– Не ходи за мной, – повторяю, нажимая на ручку двери.

– Да нужна ты мне больно. Вали давай.

Богдан.

Ну не с*ка ли? Выбесила. Гольштейн раздражает меня больше, чем кто бы то ни был. Хотя… так даже интересней, может, уже начнет догонять, что Сомов – это дно пищевой цепочки, и она жрет отходы.

Захожу в класс. У нас история. Еще один адекватный предмет и препод. Селезнев, недавно закончивший универ, брюнетик с юморком. Если так подумать, то еще пару лет – и разница в возрасте между ним и нами сотрется до нуля.

Падаю за парту, затылком чувствуя Куликову, она точно где-то неподалеку. А потом топот каблучков напрочь стирает эти ощущения. Ср*ть мне на Катюху, мимо проплывает Гера, усаживаясь за первую парту. Где она столько шлялась? Ушла же первой. Звенит звонок, урок начат, а Умка ерзает на стуле большую его часть. Я сижу за две парты от нее, но каждый раз, когда она украдкой поворачивается в мою сторону, я делаю совершенно отстраненный и незаинтересованный вид.

После урока в раздевалке меня подкарауливает парочка каких-то чуваков, кажется, они из моего класса, но я особо не запоминал. Прохожу мимо, ожидая, что они что-то скажут, но от них исходит гробовая тишина.

Забираю свою куртку и так же мимо них иду к выходу. Останавливаюсь почти у порога. Ну, правда, интересно же, чего они меня ждали, че так пялились?

– Пацаны, вы меня, что ли, ждете? А?

– Слушай, Шелест, мы тебе как бы это… не враги. Ваши терки с Сомовым – это ваши терки, мы тут ни при чем.

– И?

– Да нет, просто хотели, чтоб ты был в курсе. Мы против тебя ничего не имеем.

– Спасибо, что хоть вы не имеете, – усмехаюсь, – одна уже поимела, – почти про себя.

– Так вот, – чешет затылок, – хотели позвать тебя в эти выходные на тусу. К Максону, мы вечно у него зависаем, у него родоки в Европе почти всегда.

– Я подумаю.

– Да ладно тебе, мы ж нормально хотим, ты свой парень. С юморком. Можно вообще Сомова с его принцесской подвинуть. Че они тут королей строят? У моего отца, между прочим, бабла больше, чем у Сомовского и…

– Запомни, – щелкая пальцами, – как тебя?

– Никита.

– Так вот, Никитос, если ты по жизни нюня, никакое бабло тебе не поможет. У Сомова вашего, хоть он и у*бан, харизма. Ну или что-то на нее похожее. А вы тут сопли жуете.

– Пошел ты, мы с тобой по-нормальному, – подключается второй.